В степи седой стоит курган передо мною; И мысль моя полна неясною мечтой! Он говорит забытой стариной И дух животворит собою. На нем растет полынь, всегдашний друг степей; Густой крапивою его чело венчалось. Украйна исстари войною раздиралась, И шум воинственный умолк недавно в ней. Но для чего курган насыпан величавый? Питомец давний многих лет, Иль нашим прадедам, любимцам бранной славы, Служил он пристанью в дни грозные побед? Или под этою землею Лежат Украины сыны, Сраженные врага рукою За славу и покой отеческой страны? Быть может, в разъездах отважных, далеких Казаки летели в чужой стороне; Оставивши домы и дев чернооких, Искали добычи в кровавой войне. И, гривы вздымая, питомцы Сулы По полю отважных, как ветры, несли Далеко, далеко – к родным куреням. На запад клонилось светило; А шайка скакала по чистым степям, На степи все сумрачно было: Безбрежна пустыня; все дико кругом, Сливался с равниной вдали небосклон. Лишь изредка коршун пред ними взлетит И кущи ракиты ветвистой, Иль змей, изгибаясь, в траве зашипит, Блестя чешуей серебристой. Но кони стремятся – и горная пыль, Всклубившись, садится опять на ковыль. Покрылась пустыня вечернею мглой. И ветер надулся полночи… Пред шайкою скачет казак удалой; На юг устремляет он очи И мчится, как вихорь, вдоль гладких полян, То их предводитель, то их атаман. Но вот на кургане мерцается свет; Блестит он приветно, как прежде. Так в мрачную душу порою прольет Утеху луч ясной надежды! «Дружнее, товарищ! Дружнее, дружней! Повеяло ветром знакомых полей! Там плещется Уда[й] о берег родной; Я слышу родимые звуки! Как сладко забыться в объятьях драгой, Скитавшись так долго в разлуке». Казаки примчались в отеческий стан, И местом веселья был мрачный курган. Иль, может быть, когда война ярилась, Коварный лях Украйну разорял, И гайдамаков шайка билась, И сын степей средь боя возрастал, Когда несчастною страною Ордынец шел, как мрачный демон зла – Пред ним смерть жадная текла И кровь дымилась под рукою. В то время смутное войны Дрались Украины сыны За вольность родины святую. Они с врагом пытали сил, И тыл ордынец обратил, Забывши славу боевую. Но на кровавых тех полях Был не забыт усопший враг: Христовой верой пламенея, Казак чтит мертвого злодея. И под твоей, курган, землей Татарский прах зарыт в глуши степной. Теперь же на кургане этом, Не думая о старине, О храбрых предках, о войне, В палящий полдень, жарким летом. Под темнолистным холодком Пастух храпит спокойным сном! И часто здесь в часы заката, Когда на тверди голубой Утонет солнце в лоне злата И даль сольется с темнотой, Чумак, идя в пыли дорогой, С простосердечным земляком Свой ужин разделив убогой, Перед раздутым огоньком Затянет песню на кургане О Самойловиче-гетмане, О запорожских казаках – И пламень дедов на глазах, Как луч мгновенный зарницы, Блеснет сквозь черные ресницы, Но замирает в тот же миг!.. Я часто средь степей глух[их] Внимал сим песням заунывным. Наполнен вдохновеньем дивным И дивным чувством обуян, Глядел на сумрачный курган Под ясным кровом лунной ночи; Мои горели чем-то очи; И свиток древности седой, Я мнил, развернут предо мной.