И нет их, нет! промчались годы Душевных бурь и мятежей, И я далек от рубежей Войны, разбоя и свободы... И я, без грусти и тоски, Покинул бранные станицы, Где в вечной праздности девицы, Где в вечном деле казаки; Где молоканки очень строги Для целомудренных невест; Где днем и стража и разъезд, А ночью шумные тревоги; Где бородатый богатырь, Всегда готовый на сраженье, Меняет важно на чихирь В горах отбитое именье; Где беззаботливый старик Всегда молчит благопристойно, Лишь только б сварливый язык Не возмущал семьи покойной; Где день и ночь седая мать Готова дочери стыдливой Седьмую заповедь читать; Где дочь внимает терпеливо Совету древности болтливой, И между тем в тринадцать лет, В глазах святоши боязливой, Полнее шьет себе бешмет; . . . . . . . . . . . . . . . Где безукорная жена Глядит скосясь на изувера, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Где муж, от сабли и седла Бежав, как тень, в покое кратком, Под кровом мирного угла Себе растит в забвеньи сладком Красу оленьего чела; Где всё живет одним развратом; Где за червонец можно быть Жене — сестрой, а мужу братом; Где можно резать и душить Проезжих с солнечным закатом; Где яд, кинжал, свинец и меч Всегда сменяются пожаром, И голова катится с плеч Под неожиданным ударом; Где, наконец, Кази-Мулла, Свирепый воин исламизма, В когтях полночного орла Растерзан с гидрой фанатизма, И пал коварный Бей-Булат, И кровью злобы и раздора Запечатлел дела позора Отважный русский ренегат... И всё утихло: стан проклятий, Громов победных торжество — И село мира божество На трупах недругов и братий... Таков сей край, от древних лет, Свидетель казни Прометея, Войны Лукулла и Помпея И Тамерлановых побед.